Одной из идей, которая периодически озвучивается в ходе дискуссий о реальной федерализации России, является предложение создать Русскую республику или Республику Русь в ее составе.

Выглядит она, на первый взгляд, логично — если в составе федерации сохраняются республики, созданные по национальному принципу, и если мы исходим из понимания этой федерации как союза равноправных народов, самоопределяющихся посредством этих республик, а не государства одного народа с национальными автономиями, то логично и русскому народу дать в ней тот статус, который есть у других народов — титульных наций соответствующих республик. За основу для ее создания предлагается взять существующие «безнациональные» области и края в составе РФ, объединив их в единый национальный субъект — республику титульного народа, подобную другим республикам РФ.

Конечно, это предложение натыкается на массу возражений самого разного характера, от принципиально-теоретического до прикладного, указывающих на проблемы, которые неизбежно возникли бы в случае его реализации. Но прежде, чем рассмотреть основные из них было бы резонно задаться вопросом — почему такая «очевидная» идея не была реализована ранее в переломные моменты отечественной истории, когда о себе давали знать самые невероятные альтернативы и проекты?

Кто «насоздавал республики» в России?

Любители посетовать на то, как большевики произвольно насоздавали на месте «единой и неделимой России» разные «национальные бантустаны», банально не знают истории своей страны. Практически сразу после февральской, а не октябрьской революции наряду с Временным правительством в Петрограде на основе местных партий, вышедших из подполья и организовавших представительские совещания, были созданы краевые (как в Туркестане и Закавказье) и земские (как в Эстонии) управления. В Украине возникла Центральная Рада (Совет), получившая мандат от Всеукраинского национального съезда. Не получив признания от Временного правительства, 10 июня она провозглашает Украину национально-территориальной автономией в составе России. Возникают Белорусский Национальный Комитет и Великая Белорусская Рада. В сентябре Донской войсковой круг поставил вопрос о казачьей автономии, а 20 октября 1917 года донские казаки объединились с возникшим ранее Центральным комитетом Союза объединенных горцев Северного Кавказа и калмыков в Юго-Восточный союз казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей. В мае 1917 года был проведен Всероссийский Съезд Мусульман, давший старт множественной самоорганизации мусульман на различных окраинах империи — Туркестана и Кавказа, Поволжья и Сибири. В его рамках обозначились две линии: на религиозно-экстерриториальную автономию и на автономии национально-территориальные.

Характерно, что ни одно из этих революционных национально-политических объединений не заявило об одностороннем отделении от России — все они с надеждой восприняли Русскую революцию как освободительную и ждали созыва Учредительного собрания, на котором можно было бы политическим путем достигнуть устраивающего всех консенсуса, например, посредством превращения империи в федерацию. Большевики, которых имперцы так не любят якобы за то, что они превратили Россию из «единой и неделимой» в федерацию, как раз сорвали этот процесс, который естественным путем шел до них. И тогда, когда в столице империи после нескольких месяцев демократического эксперимента власть опять захватили новые гегемонисты, революционные национальные правительства и парламенты решили: «хватит!» и начали создавать свои демократические государства.

Только после этого, после захвата большевиками власти в метрополии империи независимость провозглашают Азербайджанская Демократическая Республика, Белорусская Народная Республика, Горская Республика, Грузинская Демократическая Республика, Демократическая Республика Армения, Королевство Финляндия, Латвийская Республика, Литовское государство, Молдавская Демократическая Республика, Украинская Народная Республика, Эстонская Республика. Еще ряд народов и территорий провозгласили свои автономии, не заявляя об окончательном отделении от России, то есть подвесив вопрос о будущих взаимоотношениях с ней до решения в ней вопроса о власти: Донская республика (Всевеликое Войско Донское), Кубанская народная республика, Южноуральская республиканская федерация казаков, башкир и казахов, в которую влилось Оренбургское казачье войско, впоследствии — Башкурдистан и Штат Идель-Урал. Таким образом, «национальные бантустаны» на месте приказавшей долго жить «единой и неделимой России» создали не только не большевики (разве что в качестве ответной реакции на себя), напротив, именно им они в первую очередь и противостояли.

Турецкие аналогии

А что же русские? Во многих отношениях они в этот момент оказываются в таком же положении, как и осевой народ другой рухнувшей под тяжестью Первой мировой войны империи — Османской. И там, и там бывшую империю начали делить ранее завоеванные ею народы и иностранные державы, но вот реакция на этот вызов у их осевых народов оказалась разной.

28 октября 1923 года балканский турок Мустафа Кемаль, более известный как Ататюрк, после победы в вооруженной борьбе с интервентами, шедшей с 1919 по 1923 гг, провозгласил в отбитой им Анатолии Турецкую Республику. Как после распада Османской империи определилась ее территория? Огорчу тех, кто считает, что территория может принадлежать только исконно проживавшему на ней народу (в этом случае ею должны были бы владеть даже не византийцы, а хетты) — это делалось совсем иначе. Ответ на вопрос об исторических основаниях турецкого суверенитета над Анатолией дает ключевое слово «Манцикерт» — место, сражение под которым в 1071 году реальные или вымышленные потомки турок-сельджуков отмечают сегодня примерно с тем же смыслом, с каким современные венгры празднуют свой праздник «завоевания Родины». Попросту говоря, Турецкая Республика была провозглашены и создана там, где туркам сперва удалось закрепиться, а потом – в ходе войны 1919 — 1923 гг покончить не только с вооруженными посягательствами на свою территорию, но — в ряде случаев – с массированным компактным присутствием на ней нетурецких народов. Сегодня подобное называется «этническими чистками», но надо понимать, что в той войне проигравшим их готовила каждая из воюющих сторон, подтверждением чему является участь турок на Балканах или в Армении.

Впрочем, немного отвлекаясь от нашей главной темы, чтобы лучше понять контекст происходивших в Анатолии-Турции процессов, надо отметить, что провозглашение в ней Турецкой Республики было весьма проблемно еще с одной точки зрения. Вообще-то, изначально движение против вооруженных интервентов и сепаратистов, возглавленное Мустафой Кемалем, велось от имени мусульман Анатолии, для которых после изгнания с Кавказа и Балкан она оказалась последним прибежищем, с которого уже некуда отступать. И в этом движении с равным энтузиазмом участвовали и изгнанные из Балкан и с Кавказа разноэтнические мухаджиры, и анатолийцы, возводящие свои корни к туркам-сельджукам, и курды. Последние составляли значительную часть этого конгломерата, рассматривая его борьбу и как свою борьбу, тем более, что основное вооруженное противостояние с христианами армянами и ассирийцами пришлось именно на них. Однако в такой же степени, в которой курды были готовы воевать за государство мусульман Анатолии, в такой же степени они оказались не рады его превращению в Турецкую Республику, породившему «курдскую проблему». И тем не менее, это произошло. Турецкая Республика была создана на территории демографического преобладания мусульман Анатолии, включив в себя земли подвергшихся тюркизации курдов, но сознательно отказавшись от контроля за утраченными Османской империей территориями, населенными христианскими народами, а также от ее бывших арабских провинций. Теперь это было мононациональное государство, создание которого стало ответом турок на брошенный историей вызов крушения многоэтнической империи, с которой они себя веками ассоциировали.

Русская реакция

Совсем иначе на схожий вызов отреагировал осевой народ соседней империи — русские. Конечно, основная проблема русских, обусловившая специфику этой реакции, заключалась в том, что главным для них стал конфликт не с внешними силами, как у турок, а между внутренними — отсюда и гражданская война. Тем не менее, ни одна из конфликтующих условно русских сторон в этом конфликте даже не предприняла попытку провозгласить Русскую Республику. И если в случае с большевиками это можно объяснить их бесспорным идейным интернационализмом и их спорной нерусскостью (потому что, по той же логике ее можно вменить как их противникам, так и многочисленным правителям и кланам, правившим Россией), то в случае с теми, кто провозглашал себя именно «русскими патриотами», такое объяснение уже не работает.

В частности, одна из ведущих военных сил белых — Добровольческая армия также называлась Русской армией, а их политическое представительство — Русским политическим совещанием, организованным для дипломатического представительства в Париже. И что же — мы видим, что Русское политическое совещание не провозглашает Русскую Республику, подобно тому, как Великое Национальное Собрание провозгласило Турецкую, а вместо этого требует от западных держав не признавать независимость Финляндии и других частей бывшей Российской империи.

Не менее показательно развивались события и в самой России, ее этнически русской (великорусской) части. В ней возникло несколько де-факто самостоятельных государственных образований: Вятская республика, созданная на территории второй по численности губернии бывшей Российской империи, Северная область, созданная на территории Архангельской и Мурманской губерний, Временное областное правительство Урала (В. О. П. У.), созданное в Екатеринбурге и контролировавшее Пермскую и части Вятской, Уфимской, Оренбургской губерний. И ни одно из них, как мы видим, тоже не провозгласило именно Русскую республику.

Почему же так произошло? Очевидно, что представители русских антибольшевистских сил просто не мыслили категорией нации, которая создает свое национальное государство. Если одни из них отталкивались от сугубо локальных привязок, то вторые мыслили свою русскость в привязке к территории всего «Русского государства» — Российской империи, а не ее части, выделенной по племенному принципу, что рассматривалось ими как сепаратизм.

И тут интересно вернуться к аналогии с Турцией. В ней Турецкая Республика появилась как революционный концепт с абсолютно новым для общества смыслом, с чистого листа. Ведь до этого Османское государство не просто не было Турцией официально — многочисленные этнографы и путешественники фиксировали, что еще в начале XX века самоназвание «турки» отвергала как раз немалая часть тех, кого идеологи турецкого национализма видели носителями этой идентичности, то есть, мусульманские обыватели Анатолии. Россия же была русским государством официально и русское самосознание было присуще значительной части ее населения на протяжении веков, причем, без жесткой привязки к этническому признаку. То есть, по всем вводным создать Русскую республику в России должно было быть проще, чем Турецкую в Анатолии, но произошло ровно наоборот. Почему?

На самом деле, то, что турецкие идентичность и самосознание были относительно новы для Турции, оказалось их преимуществом, так как позволило с чистого листа наполнить их новым содержанием, пригодным для строительства принципиально нового государства.

Еще одним отличием турок, которое в итоге обернулось плюсом для турецкого национального проекта стала растянутая во времени утрата территорий империи от сербского восстания в 1875 году до интервенции иностранных держав уже в Анатолию в 1919 году. Постепенная утрата одной провинции за другой с изгнанием из них мусульман, прибывающих в Анатолию, формировали у жителей последней представление о неизбежности сосредоточения в ее границах. Россия же до последнего момента, то есть, стремительного и лавинообразного обвала царской власти сохраняла контроль даже над Финляндией, в свете чего носители «русского самосознания» рассматривали границы империи как непреложные и вечные.

Также следует заметить, что русскость в России существовала как квазинациональная категория с весьма размытым содержанием. Это надо понимать, потому что сегодня те же самые «русские патриоты», которые рассказывают небылицы о том, как Россию разделили на «национальные бантустаны» большевики, пытаются представить ее перед их приходом к власти не просто как «единую и неделимую», но чуть ли не как русское национальное государство. Меж тем, тут вольно или невольно смешиваются два аспекта — русским государством Российская империя официально была, но при этом сами «русские» официально определялись не как нация, подобная турецкой нации, а как двусмысленная общность.

Обратимся к основополагающим, квазиконституционным документам Российской империи, так как конституции в классическом смысле у нее не было. Главному из них — Своду Законов Российской Империи в полной мере можно адресовать то же обвинение, которое «русские патриоты» адресуют нынешней конституции РФ — в ней полностью отсутствует русский народ как юридическая категория, уже не говоря о русской нации. Вместо этого предусматривалось, что

Различныя права состоянія въ государствѣ установлены: 1) для природныхъ обывателей, составляющихъ городское и сельское населеніе; 2) для инородцевъ; 3) для иностранцевъ, въ Имперіи пребывающихъ.

Кто же такие эти «природные обыватели»? Позитивной дефиниции им не давалось, но негативная следовала от обратного. Если под «иностранцами» понимались лица, не имеющие российского подданства, то «инородцами» считались

1) Сибирскіе инородцы; 2) Самоѣды Архангельской губерніи; 3) кочевые инородцы Ставропольской губерніи; 4) Калмыки, кочующіе въ Астраханской и Ставропольской губерніяхъ; 5) Киргизы Внутренней Орды; 6) инородцы областей Акмолинской, Семипалатинской, Семирѣченской, Уральской и Тургайской; 7) инородческое населеніе Закаспійской области; 8) евреи.

Таким образом, под «природными обывателями» фактически понимались российские подданные христианского вероисповедания, что делает подобную квазинациональную общность аналогом мусульман в безнациональной Османской империи.

Далее, 23 апреля 1906 года Николаем II были утверждены Основные Государственные Законы, которые можно рассматривать как фундамент новой, современной конституции, которая могла бы появиться по мере развития в России парламентаризма. Но и они не содержали понятий ни русского народа, ни русской нации, а лишь указание на то, что русский является государственным языком Империи (как это есть и в нынешней РФ). Помимо этого в качестве синонимов употреблялись понятия «российские подданные» и «русские подданные» — оба во внеэтническом смысле. Конечно, риторика про русский народ активно использовалась, однако столь же неформально, как и известный сталинский тост.

То есть, никаким русским национальным государством де-юре Российская империя не была. А де-факто? Такое впечатление могло бы сложиться исходя из того, что в ней активно проводилась русификация нерусских народов, многие из которых были ограничены в правах. Но что с того было основной массе коренных русских, а не привилегированной имперской прослойке разноэтнического происхождения? Представление об их положении в империи можно составить из публицистики того периода таких авторов как Михаил Меньшиков, Василий Розанов, Василий Величко и др., жалобы которых на привилегированность диаспор вроде немецкой или армянской мало чем отличаются от аналогичной риторики их последователей в наше время.

Не менее проблемно стоял вопрос о том, а кого вообще считать русским. Нет, речь не об «измерении черепов» или оценке окончаний фамилий претендентов на это звание, а о границах неформализованного русского народа как такового, его таксономии, говоря этнологическим языком. Ведь господствующая идеология утверждала, что русский народ состоит из трех ветвей — белорусов, малороссов (как тогда называли украинцев) и великороссов, как тогда называли нынешних этнических русских.

Правда, не все с этим были согласны — со времен Кирилло-Мефодьевского братства и Тараса Шевченко и далее по нарастающей все громче давали о себе знать поборники самостоятельных украинских языка и национальной культуры, которые (в печатном виде) были официально запрещены уже в 1863 году. Однако как с горечью сетовал русский националист Михаил Меньшиков, даже те «малороссы», которые были согласны считать себя русскими, в значительной своей части ощущали свою особенность. В пользу того, что эти настроения были маргинальными, у современных русских националистов существует аргумент, что до революции не Москва или Петербург, а именно Киев и другие города «Малороссии» были политическими центрами «русского национализма». Это так, что кстати, должно наводить на серьезные размышления о характере этого «русского национализма», но надо учитывать один нюанс — его форпостами были именно города, которые, как показало дальнейшее развитие событий, фактически были колониальными форпостами посреди автохтонного украинского сельского моря. И как только тогдашняя «вертикаль власти» посыпалась, это море пришло в движение, затопив колониальную городскую «русскую Украину». Причем, сделали это не мифические галичане и западенцы, проживавшие в отдельном государстве — Западно-Украинской Народной Республике (ЗУНР), а крестьяне идиллической «Малороссии», которые и стали опорой петлюровской УНР.

Еще одной проблемной частью дореволюционного «русского народа» были казаки. Так как юридически не определен был статус самого многосоставного русского народа, не было этой ясности и у казаков — от определения их как сословия в Своде законов РИ до определения как народа в словаре Императорской академии наук. На деле, конечно, казаки были сообществом с ярко выраженной этнополитической спецификой. В землях своего компактного проживания — Присуде они четко отделяли от себя пришлых — иногородних, включая мужиков как их разновидность, под которыми фактически понимались русские или тогдашние великороссы («русаки»). В качестве иллюстрации этого сюжета широко известна сцена из Тихого Дона, в которой большевик Штокман пытается убедить казаков, что они русские и произошли от русских, а те ему упорно отвечают, что «казаки от казаков ведутся». «Патриоты» в ней обычно обращают внимание на характерную для большевика фамилию Штокман, но ведь куда более показательно другое — «русское национальное самосознание» родовым казакам, не желающим его принимать, несет именно большевик, то есть, представитель той самой силы, которую принято обвинять в его уничтожении.

Отторгаемый массами европеизированный правящий класс, зачастую иностранного происхождения, малороссы, в решающий момент оказавшиеся украинцами, казаки, которые выбив с Дона и Кубани большевиков, почему-то не захотели идти дальше освобождать «единую-неделимую Россию» — таким был даже не формализованный юридически конструкт «русского народа» накануне крушения империи. Стоит ли удивляться тому, что когда это произошло, «Русь слиняла в два дня. Самое большее в три», как об этом напишет Василий Розанов. На такой шаткой основе не могло быть построено никакое «русское государство», особенно с учетом того, что в отличие от турецких коллег его поборники даже не собирались ограничиваться его национальным ядром, а стремились сохранить всю территорию империи, в границах которой собственно «русаки» (великороссы), оставшиеся после национального пробуждения украинцев и белорусов, составляли лишь 46% населения.

Тогда и сейчас

Итак, актуально ли создание Русской республики в составе РФ в наши дни, объединение в такой национальный субъект безнациональных краев и областей Российской Федерации? Нет, эта идея абсолютно маргинальна и не имеет под собой твердой почвы.

И дело даже не в практических проблемах, которые может породить ее реализация в виде несоразмерности территории и численности населения русской и остальных нацреспублик, изначально делающих это образование миной под конструкцию федерализма. При желании их можно было бы решить, например, так, как это было сделал Бисмарк, создав асимметричную федерацию, в которой Пруссия играла ведущую роль, но другие земли сохраняли свою автономию и имели свой голос в федеральных делах.

Но в том-то и дело, что такого желания нет прежде всего у самих русских. Русское политическое самосознание сегодня, как и век назад, имеет два полюса.

На одном из них — отождествление русских со всей Россией, «единой и неделимой». Такое представление является доминирующим, однако, как показывает история, в момент, когда происходит сбой этой имперской матрицы, о себе дает знать другой полюс русского самовосприятия — региональный. И это касается событий не только вековой давности, когда как мы показали, на фоне коллапса империи возникло множество региональных государственных образований, но не Русская республика по аналогии с Турецкой. Это касается и относительно недавних событий, когда внутри Российской Федерации чуть не возникла Уральская республика и были весьма популярны идеи создания Дальневосточной, Балтийской и других республик в регионах с преобладанием этнических русских, но не было ни одной серьезной попытки собрать представителей всех русских регионов для провозглашения Русской республики.

Это позволяет предположить, что в случае коллапса империи русские и в этот раз будут выстраивать альтернативы ей на региональной основе. Исключает ли это наличие общерусского самосознания? Во многом это будет зависеть от того, в какой форме оно будет проявляться. Если оно будет отталкиваться от истории империи, а значит, неизбежно испытывать фантомные боли от ее утраты, такое русское самосознание неизбежно будет противостоять региональным республиканским альтернативам и превратится в синоним имперского реваншизма.

Шанс на сосуществование с новыми региональными республиканскими альтернативами может быть только у такого русского самосознания, которое, признавая наличие единых корней и этнокультурных признаков у его носителей, не будет стремиться сгрести всех русских в один имперский кулак.

Подписывайтесь на Телеграм-канал Регион.Эксперт